Самолет, огибая жилые кварталы города, уходил
все дальше и дальше от домов, от людей. Но машина быстро теряла
высоту и скорость и почти не слушалась рулей.
Один западногерманский рабочий В. Шрадер позже
вспоминал: «Я работал на 25-этажном здании, когда из мрачного неба
вылетел самолет, я видел его на высоте примерно полторы тысячи
метров. Машина начала падать, затем поднялась вновь, вновь падала
и вновь поднималась. Так было трижды. Очевидно, пилот пытался выровнять
самолет».
Мелькают кварталы,
Но прыгать нельзя.
«Дотянем до леса, -
Решили друзья, -
Подальше от города
Смерть унесем.
Пускай мы погибнем,
Но город спасем».
Им все же удалось удержать машину в воздухе.
С ревом пронесся терпящий бедствие самолет над берлинскими пригородами
и скрылся за деревьями большого лесного массива.
Капустин немного успокоился, главная опасность
миновала, город остался позади. Но теперь надо было посадить машину.
Куда? Как? Вдруг Борис Владиславович прямо по курсу увидел большое
поле, а чуть в стороне, среди леса, озеро.
«До озера навряд ли удастся дотянуть, - подумал
он, - надо попытаться сесть на поле». Он уже приготовился к посадке,
как всегда сосредоточился, поудобней ухватился за штурвал, но тут,
к своему ужасу, заметил, что на этом поле движутся какие-то точки,
много точек. «Люди, - осенила догадка, и капитан сразу вспомнил
карту этого района Берлина. - Да это же кладбище, а на нем полно
народа!» Капустин онемевшими от напряжения руками снова что есть
силы потянул штурвал на себя. Теперь оставался единственный шанс
- посадить самолет на озеро. Но до него еще надо долететь, на него
еще надо вырулить.
Капустин начал осторожно поворачивать штурвал,
и машина стала медленно отклоняться в сторону стремительно приближающейся
водной глади. Наконец, покачиваясь, она устремилась к озеру.
Даже на этой небольшой высоте старший лейтенант
Янов мог еще катапультироваться без риска для жизни.
Остались на пленке самолетного магнитофона последние
фразы летчиков.
- Юра, прыгай, - спокойно приказал Капустин.
- Я остаюсь, командир.
Нет, не мог штурман выполнить этот приказ. Пожалуй,
впервые он не подчинился воле командира, просто не мог оставить
его одного в непослушной машине.
Юрий Николаевич Янов родился в 1931 году в Вязьме
в семье железнодорожника. Отец был убит белофиннами на Карельском
перешейке, когда сыну едва исполнилось восемь лет, а всего их,
ребятишек, осталось у матери четверо, и все мал-мала меньше.
Всякое потом было: и война, и холод, и голод,
и болезни, не было только одного - уныния. Мать, наплакавшись досыта
после полученной похоронки, собрала детей, обняла всех сразу, прижала
к себе и сказала: «Ну вот, родные мои, остались мы одни, без папки.
Теперь нас пятеро, и надо нам друг за друга держаться крепко, как
пальцам в сжатой руке, и помнить: если какой палец вполсилы держать
будет - вся рука ослабнет». Так решили однажды, и потом на всю
жизнь хватило этого мудрого совета - друг за друга стояли горой,
работу на твое-мое не делили, а когда выросли и сами стали работать,
то все шло в общий котел, пока не разлетелись птенцы из материнского
гнезда.
Этот семейный коллективизм Яновых и на друзей
их перекинулся. Все знали: Яновы, если случится что, не оттолкнут,
свое последнее отдадут, но в беде не оставят. А тут, видишь, командир
в приказном порядке хочет отменить этот железный яновский принцип:
«Нет уж, прыгать я не буду. Вместе, так вместе до конца. Да и зачем
теперь прыгать, - подумал про себя штурман, - главное сделано -
от города ушли, осталось только аккуратно посадить самолет на озеро,
и все. Уж на это командир мастер, он посадит. А завтра отдохнем,
если погода наладится, в лес сходим, да и письма пора писать на
родину. Только об этом случае своим пока ни гу-гу. Потом когда-нибудь
расскажу...»
- Спокойно, Юра, садимся, - услышал Янов уверенный
голос Капустина.
Они бы приземлились благополучно, но на пути
оказалась дамба. Капустин из последних сил, буквально в трех метрах
от крыш ярких разноцветных «фольксвагенов», непрерывной вереницей
проносившихся по широкому шоссе, проложенному по дамбе, смог перебросить
машину через эту последнюю преграду. Но... за дамбой для посадки
уже не хватило места...
Стрела самолета
Рванулась с небес,
И вздрогнул от взрыва
Березовый лес...
Не скоро поляны
Травой зарастут...
А город подумал –
Ученья идут.
Вверх
|